С использованием истинностных оценок мы получаем возможность определить цель науки как получение истинного знания, прогресс науки как продвижение к истине, а. рациональность — как комплекс условий и предпосылок, необходимых для достижения истинного знания. Таким образом, выход к категориям истинности выглядит как самый прямой путь характеризации и понятия рациональности и научного познания вообще. Поэтому находятся исследователи, которых не останавливают общеизвестные трудности, связанные с понятием «истина» и его аналогами. Общую философскую поддержку подобным проектам обеспечивает то, что классический истинностный подход был в своих логических аспектах существенно уточнен и обновлен известными работами А. Тарского. Определенные надежды дает здесь концепция Д. Дэвидсона. Дэвидсон утверждает, что вообще не надо «бояться» понятия истины. Уже то, что мы можем понимать друг друга в процессе общения, т.е. сам факт нашей успешной коммуникации, доказывает существование общей для нас и в значительной мере истинной картины мира!1 Среди аналитиков, сознательно использующих (в противовес Л. Лаудану) истинностные категории (особенно понятие правдоподобности), следует назвать также У. Ньютона-Смита, чья концепция вызвала широкий интерес и обсуждение которой последует чуть позже. Сказанное означает, что рассмотрение рациональности в рамках истинностной перспективы еще не исчерпало своих возможностей.
Значение социального контекста. Важно отметить, что в изучении проблемы рациональности должна быть учтена роль социального контекста, значимости социокультурной составляющей в научном познании (и вообще в любой деятельности, оцениваемой как рациональная). Ведь и общие представления о рациональности, и те или иные работающие критерии рациональности не являются неизменными, а во многом зависят от социокультурного окружения. Наука должна рассматриваться и как социально-исторический феномен. Этот подход существенно расширяет и модифицирует возможности анализа рациональности науки. Сейчас работы в подобном направлении ведутся весьма активно. Но здесь тоже существует определенная, и притом весьма заметная, опасность: само понятие рациональности размывается и релятивизируется при утрировании его культурно-исторической зависимости и изменчивости. Мы метили общие ориентиры того понятийного контекста, в котором разворачиваются поиски и обсуждения проблемы рациональности. Как мы видим, поле для будущих исследований остается открытым.